04.03.2015 09:54
Работает заведующим лабораторией литературного творчества Тольяттинского государственного университета. Член Союза писателей России. Живёт в Тольятти.
Участник конкурса «Купина неопалимая».
Торжественный церковный полумрак,
Пред службой зажигает дьякон свечи –
Негромко раздаётся мерный шаг;
Вся суета – за стенами, далече…
Два человека перед алтарём
В потоке чистоты, добра и света!
Смущённые мирские дети лета:
Ещё чужие…
Но уже – вдвоём.
***
Темны сосновые Ахýны,
Ночного сновиденья шхуна
плывёт. По берегам Суры
кочевья половецких ханов.
Село торговое Тарханы
не ведает своей судьбы.
В струях Арагвы и Куры
ещё не отразился инок.
За вязью парковых тропинок,
на глади Барского пруда
ещё не показался парус.
И ментик юного гусара
ещё не сшит. Бородино
ещё не стало ратным полем.
Мечтая о поэте воли,
с надеждой глядя на дорогу,
Россия чутко внемлет Богу.
***
Осиновка. В руинах древний храм.
Июньский дождь, как пóмин по усопшим;
Щербатых окон шелестящий шёпот:
«Молитесь, дети, верьте. Аз воздам!»
Пустой причал. Молчащая река.
Поля, поля… Пустынная дорога.
С немой душой нельзя дойти до Бога.
…Земля моя – Самарская лука.
***
Британские учёные доказали
неспособность ангелов к полёту.
Из интернета
Не умеют ангелы летать
В Англии, спесивой и манерной.
Над Парижем призрачным, фанерным
клином пролетает Божья рать.
И летит на северо-восток,
В край полей и снежного забвенья,
Где в сугробах слов и вдохновенья
Веры пробивается росток.
Где так просто ангелам летать -
Крылья их никто не будет мерить;
Край, где трудно что-нибудь понять,
Край, в который надо просто верить.
Село Заплавное
Мокрые доски пахнут дождём,
Лавки у сельского храма.
Через Самарку старый паром
Переползает упрямо.
Бор Бузулукский течёт за рекой,
Прямо в предгорья Урала –
Струи стволов, как поток золотой,
Устремлены от причала.
С батюшкой юным ведём разговор.
Липовый чай из бокала.
Здесь я обрёл и приют, и покой.
…Разве же этого мало?
***
Лизе Кулешовой
Марфо-Мариинская обитель.
Барышня играет на рояле,
Юнкерский на спинке стула китель,
Двое молодых в пустынной зале.
Инструмент вдовы Елизаветы
Говорит то яростно, то тихо,
Что закроет мрак потоки света,
Предвещая беды, горе, лихо.
Мимо окон бродит чёрный пудель,
Осыпает ветви серый пепел,
Копят злобу в чёрных душах судьи,
Роет шахту страшный красный вепрь.
…Двадцать первый век. Приход спасённый.
Образов мерцающие ризы.
На рояле вновь играет Лиза –
Девочка с душою утончённой.
Ей внимает матушка-монашка,
В благолепье, с головой склонённой.
***
Меня крестила бабушка тайком
В Ульяновске, на Куликовке в храме;
Ни слова ни сказав отцу и маме,
Ушла под утро úз дому пешком.
Рассветный большевистский Вифлеем
Смотрел вослед стремительной старушке,
И звук шагов – судьбинный счёт кукушки -
Дробил в осколки суть безбожных схем.
А бабушки всем миром, всей землёй
Спасли любовь и сохранили веру.
…В Успенской деревянной новой церкви
Крестил детей я солнечной весной…
***
Веет древними поверьями
Свежий ветер в Жигулях.
Снег послушный хрустко стелется,
Путник в розвальнях-санях.
Торный путь по-над утёсами;
Волга, в панцирном плену
льда, бугристыми торосами
Оттеняет белизну.
Схоронён в глухой расселине
Город-призрак, город-дым,
Засыпаемый метелями
Ладоград-Ерусалим.
Там меня мои родители
Ждут уж много лет и зим,
Ждёт всех путников в обители
Светлый ангел Серафим.
***
Хожу в городских сумасшедших:
Непризнан, нечёсан, небрит.
Тоскую о рано ушедших,
Ночами под сердцем болит.
Забытое доброе слово
Услышать хочу невзначай.
И, может быть, кто-то из бывших
Меня зазовёт вдруг на чай.
Хожу в городских сумасшедших,
ищу незакрытую дверь
той церкви, когда-то крестившей
ребёнка, что примет теперь.
***
Соотношение поэта и Христа
В слепом пространстве чистого листа.
На перепутьях троп, избитых строк,
Платя судьбе немыслимый оброк
разбитой жизнью, сломанной судьбой...
Забытый сон, душевный непокой.
…На перекрестье взорванных сердец
Искать любви незапертый ларец
***
Старый таксист вологодский
Бросил: «Колюня-алкаш?
Помню, бродил по Козлёнской,
Пьяную тешил тут блажь».
Память людская, что сито,
Грязь остаётся и смрад.
Горьким кадуйским залитый
Строчек рубцовских фасад.
Треском обломанных веток,
Звуком январских берёз
В горнице, чистой и светлой,
Плакал крещенский мороз.
***
Уходящий в лунную дорожку
Обветшалый деревянный пирс,
Крупных звёзд опаловый пунктир
В бесконечность манит понарошку.
Уходящий в волжские низовья
Теплоходов белый караван,
Призраки далёких странных стран
Шепчутся в ночи у изголовья.
Уходящий в лёгкое дыханье
Тяжкий вздох оранжевой луны,
Птицы тень под шелесты волны
Шорох крыл вплетает в мирозданье
***
«Помню, – скажу негромко,
Шёпот слышнее крика,-
Остров ржаной соломы
В заводи базилика,
Плёсы седых ромашек,
Белых капустниц стаю,
Спящего на пригорке
Рыжего горностая.
И на пути случайном
Две неслучайных встречи.
…Пахло костром и чаем
На берегу под вечер».
***
Угол Лермонтова и Пушкина,
Перекрёсток великих стихов;
Семенит по тенёчку старушка,
В сумке пара больших судаков.
Ветер с Волги раздул занавески,
Сине-белая треплется ткань.
Грампластинка звучит Анне Вески,
На окошке старушка-герань.
Облака над Могуткой-горою,
Волны жмутся о россыпь камней.
Сновиденья последних героев –
Карий взгляд, рыжий сполох кудрей.
Осень в Ширяево
Синие тени жёлтого клёна,
Вросшие в доски ограды загона.
Чёрные дыры каменоломен,
Серые шорохи сумрачных штолен.
Сыплются с неба, словно монеты,
Прямо в ладони горошины света.
Греет багряно-зелёные склоны
Рыжее солнце взглядом влюблённым.
***
Писатель – подмастерье Бога,
Безвестный чистильщик души,
Судьбу отдавший за гроши,
За искренность живого слова.
«Иже еси на небеси» –
В начале мира было Слово,
Родной язык – первооснова,
Источник вдохновенных сил.
Неспешно помолившись Богу,
Забыв невольные грехи,
Любовь, и радость, и тревогу –
Всё превращает он в стихи.
***
Не пишите стихи про запас:
Богу – богово, вольному – воля.
Чистый лист – как широкое поле,
Наша жизнь – как печальный рассказ.
Наша жизнь без вранья и прикрас –
Светлый миг от рожденья до смерти,
Белый цвет на небесном мольберте,
Тишина недосказанных фраз.
Суета недописанных строк –
Сотни слов в нераскрытом конверте:
«Полюбите,
познайте,
поверьте,
Преступите незримый порог…»
Участник конкурса «Купина неопалимая».
Торжественный церковный полумрак,
Пред службой зажигает дьякон свечи –
Негромко раздаётся мерный шаг;
Вся суета – за стенами, далече…
Два человека перед алтарём
В потоке чистоты, добра и света!
Смущённые мирские дети лета:
Ещё чужие…
Но уже – вдвоём.
***
Темны сосновые Ахýны,
Ночного сновиденья шхуна
плывёт. По берегам Суры
кочевья половецких ханов.
Село торговое Тарханы
не ведает своей судьбы.
В струях Арагвы и Куры
ещё не отразился инок.
За вязью парковых тропинок,
на глади Барского пруда
ещё не показался парус.
И ментик юного гусара
ещё не сшит. Бородино
ещё не стало ратным полем.
Мечтая о поэте воли,
с надеждой глядя на дорогу,
Россия чутко внемлет Богу.
***
Осиновка. В руинах древний храм.
Июньский дождь, как пóмин по усопшим;
Щербатых окон шелестящий шёпот:
«Молитесь, дети, верьте. Аз воздам!»
Пустой причал. Молчащая река.
Поля, поля… Пустынная дорога.
С немой душой нельзя дойти до Бога.
…Земля моя – Самарская лука.
***
Британские учёные доказали
неспособность ангелов к полёту.
Из интернета
Не умеют ангелы летать
В Англии, спесивой и манерной.
Над Парижем призрачным, фанерным
клином пролетает Божья рать.
И летит на северо-восток,
В край полей и снежного забвенья,
Где в сугробах слов и вдохновенья
Веры пробивается росток.
Где так просто ангелам летать -
Крылья их никто не будет мерить;
Край, где трудно что-нибудь понять,
Край, в который надо просто верить.
Село Заплавное
Мокрые доски пахнут дождём,
Лавки у сельского храма.
Через Самарку старый паром
Переползает упрямо.
Бор Бузулукский течёт за рекой,
Прямо в предгорья Урала –
Струи стволов, как поток золотой,
Устремлены от причала.
С батюшкой юным ведём разговор.
Липовый чай из бокала.
Здесь я обрёл и приют, и покой.
…Разве же этого мало?
***
Лизе Кулешовой
Марфо-Мариинская обитель.
Барышня играет на рояле,
Юнкерский на спинке стула китель,
Двое молодых в пустынной зале.
Инструмент вдовы Елизаветы
Говорит то яростно, то тихо,
Что закроет мрак потоки света,
Предвещая беды, горе, лихо.
Мимо окон бродит чёрный пудель,
Осыпает ветви серый пепел,
Копят злобу в чёрных душах судьи,
Роет шахту страшный красный вепрь.
…Двадцать первый век. Приход спасённый.
Образов мерцающие ризы.
На рояле вновь играет Лиза –
Девочка с душою утончённой.
Ей внимает матушка-монашка,
В благолепье, с головой склонённой.
***
Меня крестила бабушка тайком
В Ульяновске, на Куликовке в храме;
Ни слова ни сказав отцу и маме,
Ушла под утро úз дому пешком.
Рассветный большевистский Вифлеем
Смотрел вослед стремительной старушке,
И звук шагов – судьбинный счёт кукушки -
Дробил в осколки суть безбожных схем.
А бабушки всем миром, всей землёй
Спасли любовь и сохранили веру.
…В Успенской деревянной новой церкви
Крестил детей я солнечной весной…
***
Веет древними поверьями
Свежий ветер в Жигулях.
Снег послушный хрустко стелется,
Путник в розвальнях-санях.
Торный путь по-над утёсами;
Волга, в панцирном плену
льда, бугристыми торосами
Оттеняет белизну.
Схоронён в глухой расселине
Город-призрак, город-дым,
Засыпаемый метелями
Ладоград-Ерусалим.
Там меня мои родители
Ждут уж много лет и зим,
Ждёт всех путников в обители
Светлый ангел Серафим.
***
Хожу в городских сумасшедших:
Непризнан, нечёсан, небрит.
Тоскую о рано ушедших,
Ночами под сердцем болит.
Забытое доброе слово
Услышать хочу невзначай.
И, может быть, кто-то из бывших
Меня зазовёт вдруг на чай.
Хожу в городских сумасшедших,
ищу незакрытую дверь
той церкви, когда-то крестившей
ребёнка, что примет теперь.
***
Соотношение поэта и Христа
В слепом пространстве чистого листа.
На перепутьях троп, избитых строк,
Платя судьбе немыслимый оброк
разбитой жизнью, сломанной судьбой...
Забытый сон, душевный непокой.
…На перекрестье взорванных сердец
Искать любви незапертый ларец
***
Старый таксист вологодский
Бросил: «Колюня-алкаш?
Помню, бродил по Козлёнской,
Пьяную тешил тут блажь».
Память людская, что сито,
Грязь остаётся и смрад.
Горьким кадуйским залитый
Строчек рубцовских фасад.
Треском обломанных веток,
Звуком январских берёз
В горнице, чистой и светлой,
Плакал крещенский мороз.
***
Уходящий в лунную дорожку
Обветшалый деревянный пирс,
Крупных звёзд опаловый пунктир
В бесконечность манит понарошку.
Уходящий в волжские низовья
Теплоходов белый караван,
Призраки далёких странных стран
Шепчутся в ночи у изголовья.
Уходящий в лёгкое дыханье
Тяжкий вздох оранжевой луны,
Птицы тень под шелесты волны
Шорох крыл вплетает в мирозданье
***
«Помню, – скажу негромко,
Шёпот слышнее крика,-
Остров ржаной соломы
В заводи базилика,
Плёсы седых ромашек,
Белых капустниц стаю,
Спящего на пригорке
Рыжего горностая.
И на пути случайном
Две неслучайных встречи.
…Пахло костром и чаем
На берегу под вечер».
***
Угол Лермонтова и Пушкина,
Перекрёсток великих стихов;
Семенит по тенёчку старушка,
В сумке пара больших судаков.
Ветер с Волги раздул занавески,
Сине-белая треплется ткань.
Грампластинка звучит Анне Вески,
На окошке старушка-герань.
Облака над Могуткой-горою,
Волны жмутся о россыпь камней.
Сновиденья последних героев –
Карий взгляд, рыжий сполох кудрей.
Осень в Ширяево
Синие тени жёлтого клёна,
Вросшие в доски ограды загона.
Чёрные дыры каменоломен,
Серые шорохи сумрачных штолен.
Сыплются с неба, словно монеты,
Прямо в ладони горошины света.
Греет багряно-зелёные склоны
Рыжее солнце взглядом влюблённым.
***
Писатель – подмастерье Бога,
Безвестный чистильщик души,
Судьбу отдавший за гроши,
За искренность живого слова.
«Иже еси на небеси» –
В начале мира было Слово,
Родной язык – первооснова,
Источник вдохновенных сил.
Неспешно помолившись Богу,
Забыв невольные грехи,
Любовь, и радость, и тревогу –
Всё превращает он в стихи.
***
Не пишите стихи про запас:
Богу – богово, вольному – воля.
Чистый лист – как широкое поле,
Наша жизнь – как печальный рассказ.
Наша жизнь без вранья и прикрас –
Светлый миг от рожденья до смерти,
Белый цвет на небесном мольберте,
Тишина недосказанных фраз.
Суета недописанных строк –
Сотни слов в нераскрытом конверте:
«Полюбите,
познайте,
поверьте,
Преступите незримый порог…»