Александра Кириллова. Из старых картин врывается запах моря!

1. Из старых картин…
 
Из старых картин врывается запах моря!..
Дышать бы! Дышать...но соль забивает нос.
Во мне нет ни кофе, ни чая, ни алкоголя.
Есть только зима неправильного покроя
с немалым процентом гроз.

Из старых картин врывается грохот волн, и
корабль прогибает телом десятый вал.
Во мне нет ни кофе, ни чая, ни пули в горле.
Есть только зима в просроченной униформе –
раздетая догола.

2. Декабрь

Такой декабрь,что утром все назло.
Автобус дверь захлопнул перед носом.
В календаре неверное число.
На брюках чей-то пепел папиросный.

На остановке «тысячи» людей –
такой толпой и брать Берлин не страшно.
Иду пешком вдоль узких площадей.
И опоздав, лью кофе на рубашку.

Сижу под дверью, слушаю – зачет 
сдается без меня – ну что поделать.
Не восклицать же пламенно: «А чо?!»
и, плюнув раза три через плечо,
бросать на танки сломанное тело.

Такой декабрь – как будто все назло.
Пропал в кармане номер гардеробный.
Не досчитался пломбы языком.
А горло, будто стянуто узлом,
болезнь пришла – 
теперь и не до пломбы!

Да и катись… как белый снежный ком,
печаль моя. Не веришь? Я спокоен.
И не закрыл свой мир воротником,
стихи не вырезаю на обоях.

И ничего не страшно мне уже.
Декабрь – любим, а утро – безупречно.
Я сохранил в разломанной душе
свою не исцеляемую вечность.

3. Дождь

Дождь прошел в костюме мимо дома –
тростью постучав в окно ко мне;
пахло от него весной и ромом –
капелька осталась на стекле.
Дождь прошел. А я сидеть остался
за огромным папиным столом.
Телевизор надрывался басом,
говоря о чем-то дорогом.

Я сидел. Смотрел, как мимо окон
проплывает шумная толпа –
вот в такой бываешь одиноким –
если не исчезнешь до утра.
Я сидел. Сосед курить ходил и
вниз спускался темный плотный дым.
Если бы любили, как курили –
так же часто. Был бы я один?

Я сидел. И думал, что в костюме
нет ни денег, ни платежных карт.
Если бы я вдруг сегодня умер –
кто бы сэкономил на гробах?
Кто бы сэкономил – да никто бы.
Бросьте в яму. И земли поверх.
Скоро будут снежные сугробы –
и могил не сосчитаешь всех.

Я живой! Я долго слушал Баха.
Я смотрел, как Бродский колет ритм.
В чашке с чаем тонет крупный сахар –
под воду уходит, словно кит.
Я сидел на кухне. Я смотрел и
слезы вниз катились по щекам.

Дождь стучал в простуженные стены
самую печальную из гамм.
 
4. Войди

Войди в мой день оформленным звеном;
деталью важной и необходимой.
Пускай на транспарантах и витринах
моей души сияет образ твой.

Раскрой мои глаза своим приходом –
пускай горит сырое сердце в бездне.
Войди в мою историю болезни
последним криком, выдохом и вдохом.

Ладонью прикоснись к моей душе.
Согрей меня своим дыханьем теплым.
Пускай дрожат в квартире нашей стекла
на 25-ом предпоследнем этаже.

И за окном пускай снега метут.
Метели не коснутся больше счастья.
Поймал я карту самой лучшей масти,
остановив поток сердечных смут.

Войди в мой мир сверкающим огнем;
влюбись в холодный день мой между строчек.
Я разделю свой маленький мирочек
с твоим неугомонным бытием.
 
5. Профиль

Как человек, что в доме в своём – в дороге.
На диване стоптал обувь, ушиб ноги.
Утром, спросив завтрак, не съев – умер,
думая о немецкой литературе.

Как человек, что в доме в своём – бродяга.
Чайник – не чайник. Бутылка. И даже – фляга. 
Кровать – не кровать, а спальник. 

– Удобно?
– Вроде.

Уснешь в нём под вечер.
Проснешься уже в комоде.

Как человек, что в доме в своём – профиль.
Нос и усы. Утро – конец эпохи.
День – затухание. Вечер – пустая фаза.
Соленые воды ищут начало глаза.

Как человек, что в доме в своём – рёбра.
Бьет по лицу, чувствует боль в бёдрах.

*

Как человек, тяжело обхватив предплечья.
Качается у окна, провожая вечер.

6. Снег

«Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве…»
И. Бродский

И бродяга-декабрь потерял свой костюм,
вместе с ним – шляпу и трость.
Дождь идет, пробивая и снег, и бордюр,
и мою височную кость.

За моею спиной скользит тротуар,
разливается ливнем вода.
У меня из кармана пропал океан,
затопив собой города.

Дождь идет, пробивая окно за окном,
и сбивая прохожих с ног.
Я влюбился в тебя и стал дураком,
тобой до костей продрог.

Зимний вечер брызнул на стол вином,
перепачкав края зимы.
Как любовь с лимоном и имбирем
цепляется за углы?

Дождь идет, оставляя мир в меньшинстве,
и, наверное, ты – мой дождь, 
что душе моей не дает очерстветь, 
разменявши любовь на грош.
 
7. После двух

На кухне сядешь, в руках – стакан и булка с маслом. И свитер жмёт. Тот самый свитер, который красный. С оленем, вроде.
Ты – рифмоплёт. Такой растрепанный и печальный. И не поэт [это разве стих?]. Ты согреваешься тёплым чаем, чтоб рифмой после согреть других.

Встаешь, накинув рюкзак на плечи, чтоб уходить в этот снежный вал. "Вернусь домой – и наступит вечер. Или к концу подойдет февраль".
И как обидно, что на работе проходит жизнь – и не так, как ты хотел бы этого.
– Вы живете. 
– Я выживаю. 
Увы-увы.

И всё что есть – это сон и книга, два сладких яблока, тёплый дом, три с половиной баллады Стинга, бельгийский джин и кубинский ром. Четыре снимка почти что друга – что получились [приятно как!], и от простуды – колечки лука и гроздья летнего чеснока. Два тонких томика Федерико Гарсии Лорки и тусклый свет от монитора, и две колонки поют, 
что выхода больше нет.
Остывший ужин – уже за вечер – и три страницы о жизни тех, кто не обнимет тебя за плечи, а как хотелось бы… Отогрев, они исчезли. 

И батарея теперь твой самый надежный друг.
Прижавшись к ней – посмотри на время.
Но время замерло после двух.