«Независимая газета» проигрывает очередной суд о защите деловой репутации очередному истцу. На этот раз, кажется, «Транснефти». Своей и своих авторов доступностью «Независимая» при нынешнем хозяине Ремчукове давно уже превратилась в бардак. Как же славный политик Ремчуков превратил редакцию в дом терпимости?
Это объективное свойство прессы – быть продажной – вызывало раздражение только у левых. Они считали, что свобода не должна продаваться. В этом же левые не любили публичные дома, предлагая женщинам свободную любовь. Как результат, при коммунистах журналистки и проститутки остались, хотя в СССР не было ни проституции, ни журналистики в полном смысле этого слова. А то, что творилось в стране, можно было назвать одним словом – бардак. Это то, к чему пришел и Ремчуков.
Ремчуков – левый, яблочник, получив одному Суркову известными путями славное издание, поначалу повел себя как истинный самодур. По понедельникам, например, у него обычно случался «день гнева», когда он ходил по своей редакции, срывался на журналистках, сбрасывал с их столов все, что лежало стопками… Несколько романов со вчерашними студентками журфака привели на работу в редакцию его жену…
Ему прощали — «последний либерал», эксцентрик… Жена успокоилась после прихода к нему хронического простатита и наступившей менопаузы…
Но именно это прощение, эта терпимость, в итоге и погубили газету, создававшуюся не одним поколением журналистов. Остальное – неликвид. Своим владычеством г-н Ремчуков обнулил стоимость бренда, и сегодня редакция газеты заслуженно имеет отрицательную стоимость. Собственно говоря, это главное его достижение во главе заведения.
Пытаясь уже несколько месяцев продать издание с большим зданием в самом центре Москвы, ему пришлось снизить цену с амбициозных $20 млн. уже вдвое… И хотя это ниже рыночной стоимости, никто не хочет брать здание с отрицательным по стоимости довеском – редакцией газеты.
Конечно, все журналисты продажны. Кто за деньги, кто за эксклюзив, кто за карьеру. Но Ремчуков сумел превратить веселую жизнь продажной девки в барачную проституцию. Здесь за тяжелую работу получают не деньги, а пайки. Все как в СССР. Причем, заставляют работать с клиентом по его выбору. А его выбор все больше и больше останавливает взгляд на старом и богатом сифилитике, которым не то что гусевский МКомсомолец, но даже Версии не хотят оказывать полноценные услуги. Причем, если в других домах заставляют соблюдать определенные гигиенические предосторожности, пользоваться информационными прокладками-контрацептивами, у себя Ремчуков готов связать своего журналиста, выдав клиенту плетку для собственной забавы…
Что станет дальше с этими корреспондентами? А кого это волнует? Все они напоминают изгнанного из партии Родина за чрезмерный патриотизм Бондаренко. Сейчас он соответчик по делу, но на самом деле жертва Ремчукова, обманувшего его рассказами о будущей большой любви великого олигарха к его талантам. От этого олигарха сбежали жены и дети, а глупыш Бондаренко повелся… полюбит. И так сладко от этих Ремчуковских слов на его сердце…
Общество теперь порицает это асоциальное поведение Ремчукова, его заведения и авторов. Суды их исправно штрафуют. Одного подельника из числа заместителей даже на нары отправили. Ремчуков жалуется, заламывает руки и как потрепанная бандерша взывает к чистой и бескорыстной любви, рассуждая о свободе слова.
Нет большей ханжи, чем бывшая мамка. И это худший тип людей. Можно проникнуться сочувствием к несчастной девушке, вынужденной преодолевая отвращение, зарабатывать проституцией себе на жизнь. Можно поверить искренним мечтам героинь Куприна и Достоевского. Но рассуждения хозяина борделя ни сочувствия, ни доверия не вызывают. У Ремчукова целый штат журналистов, чьи услуги он продает на рынке. Он, как и подобает медиа-бандерше, конвертировал свободу слова в нормированный олигархами продукт.
Понятно, что любой иск, и любой проигранный суд, как минимум, не повышают капитализацию и без того не самого привлекательного актива – будь то публичный дом или редакция желтой газетенки. Вот и приходится бандерше кричать о неправедных судах, чистой любви и свободе слова, набивая цену себе, своему заведению, и работающей в ней обслуге. Лишь бы быстрее сбыть это сомнительное предприятие.